На экране черно-белого телевизора стоит женщина в длинной юбке с цветком в волосах и поет. Маленькая девочка завороженно глядит на Кармен. Сцена манит ее и зачаровывает. Она твердо знает, что наступит день, и она тоже будет там. Там, на сцене, она раскрывается, там на смену стыдливости приходят свобода и радость. Эта детская мечта сбылась, и сегодня Елена Яралова – актриса театра и кино. Мы встретились в фойе Камерного театра, где она служит уже много лет, поговорили об актерской карьере, о том, зачем люди ходят на спектакли и как научиться бороться с болью.
— Елена, как вы пережили этот коронавирусный год?
— Мы до сих пор еще его не пережили. Я не работаю уже больше года. Сначала я, как и все, приводила дом в порядок. Много читала, думала, пересмотрела потрясающие фильмы и мюзиклы. Это была полезная остановка. Хотя, к сожалению, с профессиональной точки зрения этот год нужно выбросить. Наша театральная жизнь просто прекратила существование. Я всегда говорила, что театр – это кислород, и без него невозможно жить. Но вот практика показывает, что возможно. Я столько лет отдала своей работе, что она стала частью меня, и я не могу просто взять и заняться чем-то другим. Потому что люблю именно это и не хочу никуда уходить.
— Вы называете театр «работой». Нам, зрителям, кажется, что жизнь актрисы – это красивые наряды, свет софитов, красные дорожки и сплошные вечеринки с поклонниками. А как на самом деле как устроен быт актрисы?
— Взрослый человек проводит на работе большую часть своей жизни. Не дай Бог это не любить! Моя работа, конечно, не связана с тем, что мне нужно пробить карточку и отработать трудовые часы. Но театр для меня – и работа, и хобби, он поглощает все мое время. Если я не играю, то репетирую, если не репетирую, то работаю над ролью, и работа эта может происходить в любом месте и в любое время. То есть я постоянно нахожусь в этом процессе, это моя жизнь. А быт… Он устроен как у всех, наверное. Готовка, стирка, покупки, все как у нормальной женщины. Но я сама себе ставлю галочки: вот это я успела, вот тут отрепетировала, вот текст подучила. Я ни на минуту не забываю, кто я.
— А у вас никогда не было ощущения, что все люди как люди, занимаются серьезными вещами: учат, лечат, бумажки носят. А вы играете?
— Пианист тоже играет. И футболист тоже играет. И артист играет. Актер – это серьезная профессия, которая требует полной самоотдачи, даже если со стороны это кажется не так. А театр – это удивительная вещь. У него очень важная миссия. Театр должен идти чуть-чуть впереди зрителя, подтягивая его за собой. Если он становится слишком оторванным от реальности, зритель начинает скучать. Если он опускается ниже нужного, то это уже становится на потребу публике.
Театр –это огромный механизм. Чем лучше отлажена его работа, тем меньше неприятных сюрпризов случается во время спектакля. Сцена и актеры на ней – это то, что видят зрители. Но за кулисами происходит основная работа. Репетиционные залы и гримерки, пошивочный цех и производство реквизитов, аппаратная, музыкальная комната. Все это – составные части этой машины, и ни одной из них нельзя пренебречь. От них, и не только от артистов, зависит благополучие спектакля.
— Елена, а что для вас «хороший спектакль»?
— Хороший спектакль – тот, который заставляет сердце дрогнуть. Знаете, человеческая природа неизменна. Когда моя младшая дочь начала изучать «Танах» в школе, я решила ей помочь. Я была потрясена. Ведь вся мировая литература, все сюжеты описаны в «Танахе». Вот она, основа человеческой природы. Это потрясающая, жесткая и местами циничная книга, в которой предельно честно описывается человеческая природа. Что может быть интереснее этого? Что может быть глубже, чем бесконечное изучение человека? Вот этим и занимается актер: он пытается понять человека и понять себя. Ведь если мы смотрим сцену расставания, то она будоражит наши чувства, наши воспоминания. Все проходили через расставания, те или иные. И каждый раз, видя расставание на сцене, мы подключаем свои эмоции, свои переживания. Конечно, можно «пукнуть в стакан» и сделать вид, что это большое искусство. Но мне это неинтересно.
— Елена, вот мы с вами сейчас разговариваем на такие возвышенные темы как искусство, миссия. А меня страшно интересует: как происходит этот «клик»? Как вы из человека превращаетесь в приму?
— Во-первых, слово «прима» я не очень понимаю. Во-вторых, этот «клик», как вы говорите, не происходит внезапно. Я не буду давать интервью за пять минут до спектакля. Мне нужно сосредоточиться, подготовиться. Ведь во время спектакля включается сразу несколько центров: мозг, который должен элементарно помнить текст, эмоциональный камертон, который настраивает внутреннее состояние на особое звучание, умение владеть своим телом. Каждый раз, выходя на сцену, я точно знаю, что у меня есть четкая программа: рамки текста, рамки мизансцены, но в этих границах я вольна делать то, что хочу. Каждый день я нахожусь в разном эмоциональном состоянии. Я никогда не знаю, какой приду к концу спектакля. Иногда болит голова, случается что-то дома, да все что угодно может произойти. И поэтому каждый раз я играю как в первый раз. Это каждый раз новое проживание роли. Но это если не относиться к спектаклю, как к рутинному делу. Если выкладываться по-настоящему каждый раз, а не «отрабатывать номер». И это безумно интересно. Это каждый раз новые эмоции и новые переживания.
— А вы бываете недовольны собой?
— Конечно. Я могу обмануть зрителя. Но я не могу обмануть себя.
— Сегодня появилось так много театров, снимается бесчисленное количество сериалов, рекламных роликов, я уже не говорю про «тиктоки» и «ютьюбы». Создается впечатление, что все кругом стали артистами.
— В школе-студии МХАТа было сто студентов, конкурс был двести человек на место! Сегодня ежегодно в Израиле выпускаются тысячи актеров. Кто-то идет в маленькие театры, кто-то в детские, кто-то начинает сам писать, чтобы потом самому сниматься. Есть же еще реалити-шоу.
— То есть в кино сниматься легче, чем играть на сцене?
— В кино нет. А в мыле да. Это не значит, что каждый, кто играет — актер. Может быть, его режиссер ущипнул за задницу, и он изображает испуг. От этого он актером не становится. Но сериалы тоже разные бывают. Сейчас снимается большое количество качественных сериалов. Но, как и всегда, есть продукция высокого уровня, а есть не очень.
— А что делает «просто» актера большим актером?
— Страх, волнение, выброс адреналина, пересыхание рта— это то, что испытывает актер перед выходом на сцену. Молодого актера страх может одолеть, а опытный профессионал умеет сам овладевать этим страхом. Он умеет преобразовать его в драйв. Как только это волнение проходит, надо уходить со сцены. Вообще, преодоление – это полезный навык. Это как мышца, его нужно тренировать. Недавно я прочла, что мое поколение – это поколение «нужно». За нами идет поколение «могу». А дальше – поколение «хочу». Поэтому вот это «нужно», умение взять себя в руки, сделать свою работу хорошо, даже если трудно, даже, если не получается, — это, на мой взгляд, то качество, которое формирует профессионала. И, конечно, интеллект. Только очень умный человек может сыграть дурака.
— А как же эти стереотипы про дурочек-актрис?
— Так это же не актрисы. Так, актрисульки. Почему многие мечтают стать актрисами? Они стремятся к славе и деньгам. Но большие деньги зарабатывают единицы. И большой славы добиваются единицы. Можно, конечно, прославиться и получать высокие гонорары. Но эти звезды так же быстро гаснут, как и загораются. Это бабочки-однодневки. А поддерживать профессиональный уровень, да еще и расти, это действительно умеют немногие.
Елена Яралова закончила школу-студию МХАТа, после чего работала в театре «Современник-2». Ее партнерами по сцене были Михаил Ефремов, Никита Высоцкий, Михаил Горевой. В начале 90-х Елена репатриировалась в Израиль, и уже через полгода играла в театре «Идишпиль». Вместе с Михаилом Теплицким создавала театр «Маленький». А с 13-го года она служит в Камерном театре. За роль Ханны Ровиной в спектакле «Было или не было» она признана актрисой года. Елена снимается в кино и рекламе, ее голосом говорит банк «Апоалим» и магазин «Машбир». Актриса принимается за каждую, пусть самую маленькую, работу, серьезно и ответственно. Для профессионала недопустима небрежность.
— У меня такое ощущение, что актер постоянно пребывает в раздвоении личности. Вы надеваете на себя разные маски. А какая вы настоящая?
— Нет, это не так. Каждая роль – это я. Только в новом амплуа. Во мне, внутри меня, есть пятилетняя девочка, которая смотрит на мир с удивлением. Во мне есть взрослая женщина, старая женщина, умная женщина, глупая женщина. Во мне есть даже конь с яйцами, а есть и милая кошечка. Во мне есть разные сущности. Вопрос только, что я должна вытащить в данный момент и сыграть на сцене. И, возвращаясь к вашему вопросу, чем отличается просто актер от большого актера: тем, что хороший актер умеет всем этим управлять. Своим телом, голосом, эмоциями. Он умеет перевоплощаться в другого человека и, что самое важное, заставить зрителя поверить в это перевоплощение. Что может быть интереснее?
— А этому можно научиться или с этим нужно родиться?
— Играть на пианино может научиться каждый. Вопрос – насколько? То же самое и здесь. Актерскому мастерству нельзя научить, этому можно только научиться. Есть определенные техники, есть школы. Но, если бог не поцеловал, то станешь средним актером, не больше.
— А вы умеете по заказу плакать?
— Нет, конечно. Я и смеяться по заказу не умею. Но если сцена построена логично, и я понимаю, что в этот момент нужно заплакать, то я заплачу. Но я должна плакать по-настоящему, иначе кто же мне поверит? С годами я научилась управлять своим внутренним эмоциональным маятником, и теперь он служит мне.
— А вы не боитесь, что пребывая в таком эмоционально подвижном состоянии, однажды окунетесь в свой образ и не сможете выплыть наружу? Короче, не боитесь сойти с ума?
— Наоборот. На сцене я сбрасываю те эмоции, которые копятся в жизни. Большинство людей не имеют этой эмоциональной разрядки, поэтому кто-то скандалит, кто-то напивается, кто-то ходит к психологу. В тот момент, когда актер стоит на сцене, все, что происходит за ее пределами, теряет смысл, уходит на второй план. Если актер не перевоплощается, а занят своими проблемами, то зрители это поймут и почувствуют. Это еще один признак профессионализма – умение проживать чужую жизнь на сцене.
— Вы родились в семье врачей, но ваш папа, Игорь Барах, автор знаменитой в советское время песни «Кохана», которую исполняли многие певцы, в том числе Муслим Магомаев. Любовь к творчеству у вас, получается, в генах?
— Мой папа – врач от бога. Но он хотел стать актером, даже поступил во ВГИК. Но по семейным обстоятельствам был вынужден вернуться в Киев. Там он и поступил в мединститут. Как выяснилось, это было правильное решение. Он участвовал во всех капустниках, в любительских постановках. И мы всегда ходили в театр, не пропускали ни одной премьеры, ни одних гастролей. Родители меня, конечно, очень многому научили.
— А страшная авария, в которую вы попали несколько лет назад, чему она вас научила?
— Я научилась бороться с болью. Вообще, я считаю, что борьба с болью, с ленью, с собой – это замечательно. На самом деле, боль – очень хороший помощник. Она учит нас слушать себя, понимать свое тело. Я научилась принимать боль, гасить ее вовремя, понимать ее природу. Я научилась работать со своим телом, я знаю, когда мне нужно сесть, чтобы отдохнуть, но я знаю при этом, что мне нужно совершить определенные действия, чтобы держать себя в форме и не расклеиться. Тело – это потрясающая лаборатория, которая дает возможность исследовать границы возможности человека. Это ужасно интересно. Но самым смешным было наблюдать за реакцией окружающих. Эта авария по сути меня прославила. Когда я получила награду как актриса года, это было не так интересно для публики. А когда я попала в аварию, обо мне писали во всех газетах.
— Ну теперь чаще в газетах пишут о том, что какая-то актриса вспоминает, как ее тридцать лет назад режиссер ущипнул за попу. У вас такие случаи были?
— Нет. Видимо, у меня такой вид, что ко мне боятся подойти. Со мной никогда не случалось, чтобы кто-то пытался ко мне приставать или требовал «благосклонности». Бог уберег. Но женщин, которые столкнулись с этим, нужно понимать и помогать им. Хорошо, что это происходит и, конечно, необходимо положить этому конец. Эти люди точно знают, кто потенциальная жертва, а кто нет. Но, с другой стороны, если режиссер говорит актрисе: «Грудь выше!», то это можно считать сексуальным домогательством? Как определить эту грань? Я считаю, что попытка оградить женщин от домогательств – это прекрасно. Но кто тогда защитит мужчин? Ведь сколько бы случаев вранья и манипуляций! В итоге сегодня страдают в первую очередь сами женщины. Им трудно устроиться на работу именно потому, что начальник-мужчина не хочет связываться с молодой и красивой женщиной. Когда происходит перекос в одну или другую сторону, то страдают все. Но то, что актрисы получают роли только через постель, это, конечно, неправда.
— Тогда последний, и, может быть, самый важный вопрос. Зачем люди ходят в театр?
— Люди тянутся в театр, потому что им нужны эмоции, которые рождаются здесь и сейчас. Им интересно подсматривать за жизнью других. Но и мы со сцены смотрим на зрителей. Вы подсматриваете за нами, а мы подсматриваем за вами. И это бесконечно интересно – изучать человеческую натуру. Потрясающее ощущение, когда я отдаю зрителям энергию, а они возвращают ее мне, – это невозможно ни передать, ни пережить по-другому, только при живом общении в театре.
