— Эдуард, что это? — командир размахивает перед моим удивлённым носом зелёной школьной тетрадкой в двенадцать листов. Тетрадка зелёная, сильно ношенная и жёскто согнутая пополам вдоль.
— Тетрадка, тащ командир! — бодро отвечаю я.
— Да что ты говоришь! А я уж было подумал, что это ключ для запуска баллистических ракет!
Достаю из своего арсенала самые удивлённые в мире глаза:
— Да вапще её первый раз вижу!
— Тут, — говорит командир, разворачивая тетрадку, — собраны позывные почти всех узлов связи Советского Союза! Да ещё с именами дежурных и пометками об особенностях их характера! Готовишься отбыть на свою историческую Родину, вражья морда?
— Ага, Сан Сеич! Особенно на моей исторической Родине, в городе Челябинске, эта тетрадка представляет особую ценность!
— Да ладно, шучу, вызови мне этого вурдалака сюда.
Вурдалаком он называет мичмана Прянкина из боевой части связи. Мы оба с ним знаем, чья это тетрадка, потому что другого такого человека как Прянкин нет и быть не может на всём белом свете.
Но давайте на миг отвлечёмся от Прянкина и посмотрим на боевую часть связи вообще. Связисты на флоте — люди особые. Вроде как и не бездельники, но чем занимаются конкретно — не совсем понятно. И засекреченные даже от почти всех секретных членов экипажа. Живут, в основном, в своей рубке под названием «КПС» в девятнадцатом отсеке, на дверях которой висит табличка, которая гласит, что вход в эту рубку разрешён только определённым лицам: командиру, старпому ну и ещё там нескольким.
Естественно, в перечне должностей, допущенных в КПС, должность «командир группы автоматики ОКС» всё время забывали дописать, а, значит, и бывать мне в ней, вроде как, было не положено.Если бы не одно обстоятельство: с командиром БЧ-4 (а это и есть номер боевой части связистов) мы дружили. На моей памяти это был, пожалуй, самый молодой командир серьёзной боевой части. Потому что минёры были и помоложе, но давайте, положа руку на сердце, ну что это за боевая часть на стратеге — минно-торпедная? Командира БЧ-4 звали Шовкат и был он узбеком. Он был из тех задротов, которые могли из скотча, конденсаторов и пакетиков от чая собрать компьютер и играться на нём в пошаговые стратегии типа Икс-ком.
Такие умные и умелые люди всегда вызывали у меня уважение. Шовкат был моим ровесником, а его подчинённые офицеры ещё моложе — вообще пацаны, собственно, но, несмотря на это, нареканий к ним не было никогда: ни одной антенны не погнули, ни одного сеанса связи не пропустили и прогнозы погоды всегда приносили вовремя. Я с удивлением рассматривал их диковинные пульты, когда мы пили чай с Шовкатом в его кэпээсе и спрашивал:
— Слушай, так у вас тут кнопки одни и лампочки со стрелками какие-то! А морзянку-то вы бить умеете?
— А то! Как от зубов!
— Ну-ка, набей мне что-нибудь быстренько, пока я последнюю печеньку доедать буду! Шовкат брал в руки ручки и что-то там отбивал по столу.
— Что ты там бьёшь? Небось туфту какую? У нас, у трюмных, слух музыкальный! Нас на мякине такой не проведёшь!
— Неа. Набивал сейчас, что ты дурачок и не знаешь, что у меня ещё пачка печенья от тебя припрятана, и даже набил где, но ты же этого не понял, маслопуп!
— Да я уже и наелся! А это что у вас? И я срывал с пульта связи какую-то резиновую грушу, размером с кулак. Под ней оказался обыкновенный регулятор громкости.
— Зачем это здесь надето?
— Это сиська.
— Почему это сиська?
— Ну она такая же упругая и мягкая, потому что. Я надел сиську обратно и покрутил пальцами.- Слушай, а точно же! Зачем она там у них надета я спрашивать не стал, но тут же захотел надеть такую же себе на Молибден.
Мичмана у них служили разные, был даже один смешной молдаванин, ну и был у них мичман Прянкин. Родом он сам был из Евпатории, и семья у него жила почему-то там, пока он служил здесь. Тогда мне казалось, что ему лет шестьдесят, но на самом деле сейчас понимаю, что было не больше сорока. Был он необычайно нудным, скучным и нудным. Я не зря написал это слово дважды, а чтоб вы понимали всю глубину, так сказать.
На подводной лодке в базе было несколько телефонов: и с обычными номеронаборниками, с которых можно было позвонить только в штаб дивизии, и с теми, с которых можно было звонить через коммутационные узлы связи с телефонистами, хоть в Америку, если ты, конечно, знал все их позывные и умел их уговаривать. Мичман Прянкин знал и всё время звонил себе домой в Евпаторию. Выглядело это так: вечером, после отработки вахты, он приходил в центральный со своей тетрадкой, садился у аппарата и начинал:
— Ромашка, это восемьсот шестой бортовой, дай мне Компас. Компас, это восемьсот шестой бортовой, ваш коллега, связист, дай мне Подсолнух. Подсолнух, это ваш коллега, связист с Севера, дай мне, пожалуйста Альбатроса. Альбатрос, это ваш коллега связист с Севера (заглядывал в тетрадку). Верочка, это ты? Дай мне Пирс, пожалуйста! Я быстро, Верочка! И так в течение часа, примерно. Иногда кто-то из дежурных связистов, охренев от такой наглости, просто разрывал связь, и тогда Прянкин начинал всё заново, и тянуться это могло и два часа, и три.
Он рассказывал слезливые истории о том, как ему тяжело на Севере без семьи и детей, что вот чувствует он своим суровым военно-морским сердцем, что дома что-то не так, а он такой ценный специалист войск связи, что с корабля на берег его и вовсе не отпускают, а то вдруг война атомная начнётся, а никто без него и ракету-то запустить не сможет, и он быстренько только поговорит со своими, и никто об этом не узнает, и всё это в последний раз, а прошлые восемь раз были предпоследними, но этот — уж точно последний! В итоге последний связист на коммутаторе в Евпатории набирал ему городской номер, и он пару минут говорил со своей женой, естественно, в присутствии дежурного по кораблю, вахтенного трюмного и ещё парочки офицеров и мичманов. В чём было это удовольствие, я так и не понял, о чём однажды и спросил у него:
— Слушай, Иваныч, а в чём смысл-то?
— Ну как. Бесплатно же!
— Так две минуты — три копейки стоят с почты, но хоть в отдельной кабинке можно поговорить! Рассказать там жене, как ты её любишь и соскучился по её тёплой мягкой груди с розовыми сосками! А тут что?
— Ну хочешь, я тебе сейчас в Белоруссию наберу позвонить?
— Ну вот уж нет! Не хватало тут в ваши мохнатые уши разговоры мои вливать! Да ты пока дозвонишься, я успею по сопкам сбегать в посёлок и обратно, если совсем уж прижмёт!
Ну и вот эту-то тетрадку он и забыл на столе, а командир её нашёл ночью. Вызвал я Прянкина, тот пришёл недовольный, что, мол, чего его разбудили посреди ночи, старого и больного. Это он командира не заметил сразу. — Прянкин, ты окуел? — сразу взял быка за рога командир.
Прянкин включил дурака, что делал постоянно, чем бесил всех, даже сторонних наблюдателей.
— Не понимаю, таш командир, о чём вы.
— Это что такое? — и командир махал у огорчённого носа Прянкина его тетрадкой.
— Тетрадка.
— Да ладно! А я думал, что это хуй, который я тебе сейчас в жопу засовывать буду! Прянкин. Я тебя просил не позорить мои седые яйца?
— Просили.
— Я тебе обещал, что вз*%бу, если ещё раз?
— Обещали.
— Я тебя говорил, что так не должны поступать военно-морские волки?
— Говорили.
— Ну и что мы будем делать с тобой сейчас, Прянкин?
— Отдайте мне тетрадочку, тащ командир, я больше так не буду!
— Нет, да ты охренел, что ли? Эдуард, он охренел?
Я молчу — вопрос же риторически, сразу понятно.
— Прянкин, иди отсюда, и если ещё раз я узнаю, что ты занимаешься вот этим душевным онанизмом, то я лично разорву с тобой контракт на мелкие кусочки! Ты понял меня, Прянкин?
— Так точно, тащ командир! Тетрадочку отдадите, может?
Командир закатил глаза и демонстративно отвернулся. Прянкин ушёл, понурый, в девятнадцатый отсек, но через несколько секунд заглянул обратно:
— Тащ командир, так может тетрадочку-то отдадите всё-таки? У нас командир был спокойный, как скала, обычно. От него всегда веяло такой уверенностью и спокойствием, что можно было греться, как у печи. Но тут:
— Ах ты ж млять такой! — заорал командир и бросил в Прянкина своей шапкой.
Шапка усвистела в девятнадцатый вслед за Прянкиным. Но ненадолго. Через минуту Прянкин вошёл в центральный.
— Тащ командир! Я Вам вашу шапку принёс! — торжественно объявил он. — Может, отдадите тетрадочку всё-таки.
И тут же отскочил к переборочному люку. Но командир уже успокоился. Он отряхнул с шапки пыль, аккуратно надел её на голову и повернулся ко мне.
— Товарищ дежурный по кораблю! — скомандовал он торжественным голосом.
— Я! — я тоже вскочил,конечно, волнуясь за то, ровно ли на мне сидит шапка, и вообще достаточно ли я торжественно выгляжу в такой торжественный момент.
— Приказываю Вам расстрелять мичмана Прянкина на поражение из вверенного Вам табельного оружия немедленно!
— Есть, тащ командир! — и я полез в кобуру за пистолетом. От того момента, как Прянкин стоял передо мной, до того, как хлопнула дверь в КПС прошло меньше половины секунды (я даже сто восемьдесят пять в уме произнести не успел).
— Чо, тащ командир, бежать за ним?
— Да он уж в Евпаторию телепортировался, небось. Коллега — связист, млять! А тебе — фуй, а не Евпатория! Продолжай гнить дальше со своим командиром на Северах!
Вскоре Прянкин уволился — по состоянию здоровья ему не продлили контракт. Командир рассказывал, что, уезжая в Евпаторию, Прянкин ещё раз попросил у него вернуть его тетрадь.
Автор: Legal Alien