1. Бетси
Есть такой еврейский обычай, ему уже немало сотен лет. Он называется «Шева Брахот», «Семь благословений». После свадьбы родственники и друзья продолжают радовать и благословлять жениха и невесту, и устраивают в их честь что-то вроде небольших праздников или вечеринок, на которых обязательно должны присутствовать не меньше десяти мужчин, миньян.
Гости собираются, чествуют жениха, невесту и их родителей, кушают и пьют, а потом произносят «шева брахот», увенчанный самым трогательным из всех благословений:Благословен Ты, Господь, наш Бог, Царь Мироздания, сотворивший веселье и радость; жениха и невесту; ликование, пение, торжество и блаженство; любовь, и братство, и мир, и дружбу! Господь, наш Бог, да зазвучат вскоре в городах Иудеи и на улицах Иерусалима голос радости и голос веселья, голос жениха и голос невесты, ликующий голос из-под свадебного балдахина и песни пирующих юношей! Благословен Ты, Господь, радующий жениха с невестой!
После нашей с Даней свадьбы первый праздник устраивали моя мама с отчимом, второй – наши соседи, третий – Данины друзья в киббуце, где он учил иврит в ульпане, а четвертый — Данина сестра Сара в Иерусалиме. А потом мы сели на самолет и полетели в Лос-Анджелес, где Данина мама Лили и его братья уже готовились к остальным вечеринкам. А до того я у них не бывала и ни с кем из них знакома не была — только разговаривала по телефону.
Лили встретила нас в аэропорту, поцеловала, быстро и внимательно меня оглядела (вроде бы одобрительно), посадила в машину и повезла домой. Как только мы зашли в дом, на меня стремительно обрушилось какое-то невероятное существо.
Оно обняло меня руками и ногами, повисло, поцеловало, отпрыгнуло, поглядело – и снова обняло. Оно было легкое, костлявое и абсолютно черное, с жутким синеватым отливом. У него были гигантские челюсти и огромные розовые вывороченные губы.— What a beautiful lady! — вопило существо пронзительным голосом и многократно заключало меня в объятья.
Это было все равно, что обниматься с пумой или медведицей. Я испугалась страшно, испугалась так, что прямо сердце замерло — но, слава Богу, каким-то остатком соображения все-таки успела сообразить, что это типа испытание, и причем важное. Собрала все силы и, в свою очередь, тоже обняла это существо. И поцеловала в щечку. Пахло от него как-то незнакомо, но не очень неприятно.
Это оказалась Бетси, пожилая чернокожая служанка, которая вырастила Дани, его братьев и сестру, и вообще много лет вела их дом, потому что Лили много работала, она была учительница и директор школы. А потом дети выросли и разъехались кто куда, Лили вышла на пенсию – и Бетси тоже вышла на пенсию, нянчить внуков, которые как раз тогда родились. Но она осталась в Лилиной семье в статусе как бы близкой родственницы: обязательно посещает все многочисленные семейные торжества – дни рождения, свадьбы, бар-мицвы, брит-мила и т.п., а также заезжает просто так – поболтать, попить кофе и обменяться новостями. И вот она пришла познакомиться с молодой женой своего самого любимого младшего мальчика…
Потом мы еще много раз встречались с Бетси — приезжали к ней в гости, гуляли по набережной, сидели в кафе. Незаметно и очень быстро с ней произошло удивительное превращение – я совершенно перестала видеть в ней «существо» с челюстями, а увидела милую, нежную женщину с большим жизненным опытом и очень теплым и любящим сердцем. Увидела родного человека.
Но в первый миг — это был шок. Бетси была абсолютно не похожа на эфиопских евреев, каких я видела в Израиле. У тех цвет кожи был другой – шоколадный, теплого оттенка, и черты лица европейские. Некоторые мои эфиопские студентки были по европейским меркам просто очаровательные красотки. А к американским неграм, которых я встречала на улицах и в метро в предыдущие поездки в Нью-Йорк, я как-то не присматривалась, и уж тем более с ними не обнималась.
В тот день, вернее, вечер, когда мы остались одни, я поделилась с Даней впечатлениями от пережитого стресса. Что это такое со мной было?
И Дани спокойно сказал удивительную вещь:
— Ничего страшного. Это самый обыкновенный расизм. Но ты не виновата – тебе никогда не приходилось таких людей видеть вблизи. А мне приходилось, и я могу тебе сказать совершенно точно: она человек. Такой же человек, как мы с тобой, только другая.
— Как это так? — возмутилась я. — Как это ты можешь меня обвинять в таком пороке — да еще так спокойно?
— Это не порок, — объяснил Дани. — Это нормальная спонтанная реакция на чужое, незнакомое, странное. Это инстинкт, понимаешь? Это в нас заложено природой. И над этим надо работать.
Оказывается, у них в школе была специальная программа по работе над расистским инстинктом. Перво-наперво их успокаивали, что исходное чувство отчуждения и даже отвращения – это естественно. Так же естественно, как для малыша естественно, например, тянуть к себе любую понравившуюся игрушку. Но над естественным инстинктом надо работать – не ужасаться, не ругаться, а воспитывать, объяснять, приучать уважать чужую собственность. И точно так же у них в школе работали с расовым инстинктом, приучали белых детей нормально общаться с чернокожими, преодолевая отчуждение и страх. Это была еврейская школа в фешенебельном квартале, черных детей там не могло быть по определению. И вот этим еврейским детям устраивали совместные мероприятия с ребятами из черных кварталов – игры, походы, посиделки, вечера, когда они поочередно рассказывали о себе, пели под гитару и т.п. С ними работали профессиональные психологи, чтобы подготовить их к жизни в мультинациональном и мультирасовом обществе.
Мой муж был домашний религиозный американский еврейский мальчик, и этот школьный психологический тренинг ему очень пригодился, когда он учился в университете и жил в общежитии в кампусе со студентами самого разного происхождения и бэкграунда. Конечно, любую хорошую идею можно довести до идиотизма – и это то, что сейчас происходит в США с обратной дискриминацией белых, коленопреклонением белых в знак вины перед черными и т.п. Но основная идея, по-моему, была правильная.
В Израиле такое общение получается в армии, где живут и служат бок о бок выходцы из самых разных общин. Не часто встретишь отслуживших молодых людей, которые бы утверждали на голубом глазу, что «марокканцы» (марокканские евреи) — обезьяны (как это подчас позволяют себе их родители) и т. п. Но репатрианты старшего возраста не идут в армию, и в армии редко служат харедим. Поэтому харедим для некоторых, особенно для «русских», остаются terra incognita, и бывает смешно и грустно слышать и читать, какие немыслимые глупости высказывают о них люди, ничего абсолютно не смыслящие в Галахе и в обычаях разных еврейских общин.
А репатрианты старшего поколения иногда говорят и пишут о потомках выходцев с Востока ужасные вещи типа «североафриканские папуасы», «ШАСные мотеки-австралопитеки», «толпа малообразованных сефардов», «дикие африканские мигранты» и т. п. В социальной психологии это называется дегуманизация, и это очень, очень нехорошо.
Когда-нибудь я составлю словарь типичных русских израильских предрассудков насчет еврейской религии, религиозных общин и евреев-мизрахим — в назидание, на смех, ужас и негодование нынешнему и будущим поколениям. А пока что могу посоветовать всем, кто что-то пишет в интернете, думать головой прежде чем они нажимают на send — ведь это все останется для вечности. Ну, кое-что сотрется – но все-таки в архиве многое останется…
Именно в отсутствующем опыте освоения чужого — корни антисемитизма и ксенофобии, которые за последние двадцать лет пустили метастазы глубоко в русскоязычном сообществе в Израиле. В Израиль приехали десятки и сотни тысяч людей с постсоветского пространства. Им предстояло встретиться со своими новыми соотечественниками – религиозными и светскими, выходцами из Франции, Аргентины, Марокко, Ирана, Египта, Салоников в первом и во втором поколении. Кто сопровождал эту встречу? Кто рассказывал о древних и славных еврейских общинах Ирака и Магриба? А о еврейских общинах вообще? А о еврейских праздниках, о субботе, о галахот семейной жизни и т.п.? Кто работал над этим? Кто им помогал понять «других»?
И кто ж теперь виноват в том, что кое-где у нас порой приходится видеть, слышать и читать проявления самых что ни на есть дикарских и отвратительных ксенофобских инстинктов?
Сейчас мне придется сказать неприятную вещь. Конечно, ни с кого нельзя снять персональную ответственность, но все же я полагаю, что государство Израиль полностью провалило духовную и культурную абсорбцию русской алии, и кто-то должен ответить за этот тотальный неуспех. Логично было бы предположить, что это те, кто заинтересован в провале абсорбции с тем, чтобы активно эксплуатировать этот провал в своих мутных политических целях.
В 1987 году, когда я приехала в Израиль, в ульпанах запустили экспериментальный проект знакомства с повседневной израильской культурой и историей (одно без другого все равно объяснить невозможно). Что такое брит-мила, что едят в Песах и почему не едят в Йом-Кипур, какие были волны алии в Средние века и в Новое время, что произошло в Шестидневную войну, чем сфарадим отличаются от ашкеназов, а чем, наоборот, не отличаются, и что такое недельная глава, и что празднуют в Шавуот, в отличие от Рош ха-Шаны, и т. д. и т. п. Нас возили по стране, знакомили с разными людьми. Позже я сама начала преподавать в этой программе и помню жаркие споры насчет того, стоит ли посвящать всему этому драгоценные учебные часы, или лучше еще и еще раз повторить грамматику иврита, а программу знакомства с культурой вообще закрыть как излишнюю роскошь.
А через год нашлась для меня в одном из израильских университетов работа по специальности, я перестала преподавать в ульпане и пропустила тот горький момент, когда второе мнение победило. Смысл был такой, что сейчас главное – язык получше выучить, это улучшает перспективы, а экскурсии и уроки традиции – потом, когда уже зарплату будем получать… Для многих, как оказалось, к сожалению, никогда.
Тот проект давно уже не существует, но я и тогда была убеждена, что он очень нужный, и сейчас, глядя на нынешнее разорение, еще больше утверждаюсь в этом мнении. Конечно, очень многие олим нашли свою нишу в израильской культуре без всяких программ и без всякой помощи. Но некоторые не нашли. И вот они-то порой, как мне кажется, чувствуют себя примерно так, как я в первую секунду встречи с Бетси. Ксенофобия и антисемитизм, о которых я писала в опубликованных ранее статьях, — это результат провала. Если человека никто никогда не учил основным и основополагающим вещам — он не будет их знать. И он вроде бы не виноват, виноват тот, кто отменил программу, — но терпеть фрустрацию и чувствовать себя униженным по причине своего невежества и отчуждения будет именно сам этот человек.
И вот тогда, как это ни прискорбно, он будет унижать других – очно и заочно.
2. Семеро для миньяна
А в Иерусалиме, на второй вечер «шева брахот», у соседей, чуть не случился прокол. Хозяева заговорились с нами и как-то не обратили внимания, что гости постепенно разбрелись. И вот уже надо произносить сами «семь благословений», ради которых все собрались, глядь, а миньяна-то и нету. Остались только Дани, хозяин дома – наш сосед, – и мой отчим. То есть для миньяна не хватает семерых мужчин, а время уже за полночь. Где же наши бедные хозяева найдут посреди ночи семерых евреев, способных сказать браху? И что же это выходит – не будет у меня благословений второго дня, улетучатся они безвозвратно?
Хозяева так расстроились и растерялись, что мне стало их жалко, и я решила проявить инициативу – выглянула на улицу. Полвторого ночи, январь, дождь, лужи. Наша улица – в сущности, маленький тихий тупичок, за которым простираются холмы, – абсолютно пустынна и темна. И даже в каком-то смысле безвидна и безнадежна. Именно так выглядит улица, на которой до завтрашнего утра не появится никто, а тем более семеро мужчин сразу. Не стану же я будить соседей среди ночи… Во всех окнах темно, все спят.
И вдруг! Вдруг тихую темную улицу озарили огни фар, а вслед за огнями появился микроавтобус. Он остановился, дверь отъехала и из нее посыпались харедимные молодые люди в черных пиджаках и шляпах, количеством ровно семь! И тут я вспомнила, что соседский дом недавно сдали франкофонной ешиве для общежития.
Ну, кто приедет из Парижа и из Марселя учить Тору в Иерусалим? Конечно, это были дети и внуки сефардских евреев, которые уезжали во Францию в пятидесятых годах из Алжира, Марокко и Египта, когда там поднялись исламские движения.
Юноши с полуслова поняли, в чем проблема, моментально подтянулись в дом, омыли руки, произнесли благословение на хлеб и на вино, скушали по кусочку пирога. И запели «биркат ха-мазон», благословение на хлеб, после которого и произносят «шева брахот».
Я никогда раньше не слышала сефардский напев «семи благословений». Это было необычно и очень красиво и торжественно. И очень неожиданно! Но вот они уже закончили, поблагодарили хозяев, поздравили нас с Даней и направились к выходу.
И по дороге каждый подошел к моему отчиму, самому пожилому и почтенному человеку в нашей компании, поклонился и поцеловал ему руку.
Амос Оз где-то писал, что этот сефардский обычай возмущает его до глубины души — потому что это, дескать, нечто отсталое, средневековое и унизительное для свободолюбивой души молодого поколения. Не знаю, где он все это усмотрел — в моих глазах это выглядело очень трогательно, и в то же время достойно. Благородно, я бы сказала. Красивые и возвышенные обычаи есть у наших братьев-сфарадим…
Мой отчим в ответ встал и величественно благословил молодых людей на сефардский манер. И в следующую секунду они исчезли, словно испарились. Словно они специально появились на темной спящей улице в самый правильный момент, чтобы решить нашу проблему.
Но почему «словно»? Это был нам с Данечкой свадебный подарок.